Я, пошатываясь от слабости, шла по коридору, пытаясь понять, где кричит младенец. Господи, ну почему он плачет так долго? Не может быть, чтобы персонал его не слышал. Завернула за угол — блестящую плитку сменил потертый линолеум, свет в коридоре стал каким-то резким. Я попала в другое отделение? Нет, кажется, то же — родильное. Плач раздавался в паре метров от меня, я осторожно приоткрыла дверь палаты, ожидая окрика: «Мамаша! Сюда нельзя!» — в послеродовом строго. И словно вернулась в советское детство — потрескавшаяся штукатурка на потолке, крашенные масляной краской стены. И неистребимый запах — дешевой дезинфекции, больничной еды, чужого горя. Пожилая санитарка лениво возила шваброй по полу. У окна, на клеенке без простынки, скорчившись, лежал голый ребенок и кричал. Нянечка, не обращая на него внимания, плюхнула тряпку в ведро и пошла к двери. Я схватила ее за рукав: Вы куда? Сделайте что-нибудь! Позовите его маму! Какая мама?! Выписалась она сегодня, — ответила санитарка. И, увидев на моем лице изумление, уточнила: — Отказник он. Сказала, что уже есть трое, этого кормить нечем. Дура-баба, о чем только думала? Можно, я его попробую успокоить? Да ради бога, — равнодушно кивнула нянечка и ушла, волоча за собой швабру. По полу за ней стелился мокрый след. Постойте! Как его зовут? Никак, — не оборачиваясь, отозвалась она. — Вот заберут в Дом малютки — там и назовут. Я взяла мальчика на руки, он судорожно разевал уставший от крика ротик и сжимал крошечные кулачки. Но, согревшись, постепенно успокоился...» Лена подняла на меня полные слез глаза: «Это был просто шок. Я только что родила Машку, была в такой эйфории, и вдруг этот ребенок. Таких кукушек расстреливать надо! Ты бы видела, что за чудо этот малыш! И как горько плакал, словно все чувствовал...»
Ольга с подругой Ленкой сидели на моей кухне. Она вырвалась на пару часов от новорожденной дочки. Я молчала, легонько поглаживая свой большой живот. Наум несколько раз ударил внутри ножкой и затих. Почему эта женщина решила подарить жизнь своему малышу? Пожалела? Беспокоилась о собственном здоровье, которому может нанести вред аборт? О чем она думала, когда поняла, что беременна? У нее есть уже трое детей, а чем этот хуже тех, старших? Она отвергла свое дитя, оставила рыдать одного на голой клеенке. Молоко в груди перегорит скоро, еще быстрее, очевидно, она выбросит из головы все мысли о нем. Он чужой для нее. Чужой ребенок. Я должна была вот-вот родить и не понимала: как женщина может сотворить такое? Девять месяцев она носила под сердцем ребенка. Неужели за это время ничего к нему не почувствовала, не задумалась: «Каким он будет для Ольги? Будет ли похож на меня? Как он будет смеяться или сердиться? Как впервые скажет «мама»?» Я начала разговаривать со своим сыном, когда его присутствие было едва ощутимо. И я точно знала, что это будет мальчик. Не знаю откуда. Стояла однажды с постельным бельем в руках и вдруг почувствовала. Говорю мужу: «У нас будет сын, давай выбирать имя». Мы обложились словарями. Это было так весело: сколько же на свете чудных имен! Нам хотелось, чтобы имя у сына было редкое, особенное. Пока выбирали, поймала себя на мысли: я счастлива. Абсолютно. Безоговорочно. На выбор имени ушло несколько прекрасных дней. Наконец решили назвать Наумом. И я сразу же стала обращаться к сыну по имени: «Ну что, Наум, как дела? Давай послушаем музыку, Наум. Совсем скоро мы с тобой увидимся...» Почему та женщина лишила себя этого? Неужели она никак не называла своего ребенка, хотя бы мысленно? Лена поставила чашку на стол и вздохнула: «Знаешь, так мне муторно стало: всего в нескольких шагах от него лежат счастливые мамаши со счастливыми младенцами, а он совсем один, даже имени нет. И я говорю ему: «А давай ты у нас будешь Матвейка?» И представляешь, он тут же схватил меня за палец, и цепко так! Назавтра я взяла Машу и понесла знакомить ее с Матвеем. Говорю: «Смотри, какой хороший мальчик», а она только глазенками хлопает. В день выписки Ольга пришла к Матвею одна. Смотрела на него, спящего, и думала: я знаю, как надо поступить. Но я не могу этого сделать. Я — работающая мама, мне бы с одним ребенком справиться. Да, у меня есть муж и родители. Но ведь ребенок — это на всю жизнь... Нет, я не могу. И малыш, будто все понимая, зашелся таким горестным плачем, что я убежала, не могла этого вынести. Уходя, столкнулась с давешней санитаркой. Последнее, что слышала, — ее ворчливые уговоры: «Ну тихо, Матвейка, тихо». Лена потерянно улыбнулась, слезы, не останавливаясь, лились у нее из глаз. С того вечера прошло несколько лет, но рассказ Лены о Матвейке я не забыла. За это время родился мой сын. Мне по-прежнему очень нравится его имя, хотя реакция на него у людей бывает совсем не та, на которую я рассчитывала. Когда мы выходим к песочнице и представляемся, мамочки, не решаясь напрямую спросить о национальности, осторожно интересуются:
— А какое у Наума отчество?
— Александрович.
— А, хорошо.
Однажды я не выдержала и тоже спросила:
— А если окажется, что мы евреи, вы что — не разрешите своему мальчику с нами играть?
— Нет, конечно, вы не так поняли, — ответила мамаша и отвела своего малыша в сторонку.
Странные попадаются люди, но я рядом с Наумом и всегда смогу объяснить ему, на что стоит обращать внимание, а над чем можно просто посмеяться. Первые шаги, первые слова — я старалась не упустить ни одной драгоценной минуты его детства. И каждый раз, когда Наум засыпал у меня на руках, я вспоминала отказника Матвейку. Где он сейчас? Что с ним? Как его теперь зовут? И сколько их таких в нашей стране — крошечных и никому не нужных? Чем больше я погружалась в мир моего сына, тем больше понимала: надо что-то делать. Всем детям нужна любовь, без нее они вырастают калеками, даже если физически совершенно здоровы. Я задавала себе эти бесконечные вопросы, а жизнь подкидывала ответы. Моя подруга Лена Альшанская стала президентом фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Истории брошенных детей, которые регулярно публиковались на ее сайте, выбивали меня из колеи: у нас, актеров, живое воображение. Я перестала ходить на фестивали и светские вечеринки. Как мне там улыбаться, блистать в нарядных платьях, если рядом происходит такое! Ольги чувства требовали выхода, действия. Я решила организовывать благотворительные акции в пользу детей-сирот. И можно было бы действовать в одиночку, привлекать друзей и искать помощников для разовых акций, но все жертвователи произносили серьезное словосочетание «расчетный счет». В результате я учредила свой фонд «Обереги Будущее». Ольга придумала несколько игровых психотренингов и запустила один из них в рамках Первого российского кинотеатрального благотворительного фестиваля «Обереги Будущее». Сделали его в Адыгее. На мою просьбу о помощи откликнулись президент республики и весь кабинет министров. Там детей любят, черкесы в принципе не бросают своих детей, в основном брошенные — это русские дети. Я видела их всех, в пяти сиротских учреждениях республики. Однажды собралась ехать в знакомый московский детский дом с подарками — поздравлять детишек с Новым годом. А накануне ночью у Наума температура подскочила до сорока. Что делать? Отменить поездку? Ужас в том, что дети, если я не приеду, почти не удивятся. Привыкли, что взрослые их обманывают и бросают. Всю ночь ходила по квартире, качая Наума на руках. Утром, убедившись, что ему лучше, поехала. И пока преодолевала предновогодние пробки, неотвязно думала: «А кто держит на руках Матвейку, когда он болеет?» Из головы не шла страшная картинка: маленький мальчик, так похожий на моего сына, лежит под казенным одеяльцем и содрогается от кашля. Решила: как только отшумят праздники — попробую его найти. Первой, кого встретила в родильном отделении, была санитарка со шваброй в руках. Может, спросить у нее? Хотя за эти годы здесь родились сотни младенцев, вряд ли она помнит.
— Тут пять лет назад был мальчик-отказник, его Матвейкой прозвали, — нерешительно начала я. — Может быть, помните?
— Помню-помню, — санитарка подняла голову, — славный пацан, да и других Матвеев у нас не было. А вам к чему?
— Не знаете случайно, где он теперь?
— Так забрали его.
— В Дом малютки?
— Нет, в семью. Пришла женщина с мужем и забрала. Знаете, взяла его, прижала к себе... Так больше из рук и не выпустила. Я с облегчением вздохнула: «Слава богу, кто-то все-таки сделал это, пусть в этот раз и не я».