Это мой учитель музыки. Просто подвез», — улыбалась я. Дома доставала мама: «Катя, почему Семен Маркович привозит тебя домой? Не нравится мне все это!»
«Мама! — демонстративно возмущалась я. — Да он мне не то, что в отцы, в дедушки точно годится!» Летом дедушка Семен Маркович упал на колени около фортепиано, которое я бездарно терзала в его присутствии уже больше года, и признался: «Катенька! Я просто схожу с ума! Вы так очаровательны! Вы ангел! Позвольте мне показать вам мир!» «Я спать с вами не собираюсь!» — гордо ответила Семену Марковичу, но на демонстрацию мира согласилась мгновенно. Влюбленный дедушка был согласен на все: и на бескомпромиссность платонических отношений, и на то, что за границу можно будет рвануть только тогда, когда его ангел сдаст экзамены. А когда с ними было покончено, пристала к маме, как клещ. Я придумала убедительную причину, по которой могла бы отсутствовать дома больше недели, и теперь собиралась получить родительское благословение на это самое отсутствие. — Мамочка, — канючила я. — Все наши едут на байдарках по горным рекам сплавляться. Рафтинг называется. Неужели ты меня не отпустишь? Да я тут умру от тоски.
Как я мечтала, что после экзаменов смогу рвануть с ребятами на байдарках! Ну, отпусти меня! Обещаю в реку не скакать, грести аккуратно и вообще вернуться невредимой! Мои друзья и, правда, собирались на рафтинг в Карпаты, но я-то — в другую сторону. Главное, чтобы мама ничего не заподозрила. Отмазка железная: с гор не позвонишь, не прокричишь, не напишешь... Две недели в объятиях дикой природы, сплав по горным рекам, вечерние привалы у костра, форелька, жаренная на решетке, шашлычки... А компания! Честно говоря, когда только представила себе, как здорово будет моим друзьям на рафтинге, даже слюнки потекли. Эх, ребятки, как бы хотела махнуть вместе с вами! Но, с другой стороны, и мир откладывать не хотелось. Когда еще пригласят! Я окончательно выбрала путешествие с Семеном Марковичем.
Мама сдалась как раз к сроку. Наши ребята только день как уехали на рафтинг, а Семен Маркович уже хватался за сердце, объясняя, что билеты давно куплены, визы в паспортах стоят... Я собирала сумку, а мама стояла рядом, подозрительно рассматривая ее содержимое. — Катюшь, а ты мне точно не врешь? Чуяло материнское сердце. Действительно, какой дурак берет на сплав туфли на шпильках, гору косметики и кружевное нижнее белье? А почему ты не пакуешь кеды? А резиновые сапоги? А средство от укусов комаров? Ты забыла положить гречку, сгущенку, спички, фонарик... Пропадешь ведь без этих вещей! Пришлось ссылаться на свою незрелость и неопытность, выгружать добро и паковать в найденный мамой на антресолях старый рюкзак и гречку, и кеды... С этим и явилась к учителю музыки.
— Семен Маркович, нужно мне этот рюкзак у вас оставить, — сообщила я. — Вот и получается: для того, чтобы увидеть мир, мне приходится отправляться в путешествие почти голой... И что вы мне на это скажете? Я практически разделась только ради того, чтобы согласиться на ваше предложение.
Семен Маркович аж вспотел, протер лысину платком и возбужденно сказал:
— Что ж, Катенька! Придется вас там одеть во все новое. Только не отказывайте мне в этом, мой любимый ангел!
В салоне авиалайнера Семен Маркович неожиданно наклонился ко мне и просительно прошептал на ухо:
— Катенька, можно, вы будете звать меня просто Семен, а еще лучше — Сеня. А я буду говорить, что вы моя жена.
— Семен Маркович, — возмутилась я и повторила, как заклятие: — Я с вами спать не буду! И не выдумывайте!
— Да что вы, детка! — замахал он руками. — Мне это уже и не нужно. Я влюблен в вас возвышенно и хочу показать вам красивую жизнь, которую вы заслуживаете. Только... если можно... Сеня. Так я буду чувствовать себя более раскованно и свободно. Ладно?
— Ладно, Сеня, договорились, — согласилась я. — А куда мы в первую очередь пойдем, когда прилетим в Париж?
— Мы будем одевать тебя, крошка, — шаловливо ответил дедушка. Парижский отель, в котором мы остановились, оказался старым серым домом с заплеванной лестницей. До центра было далеко как до Москвы, но зато Семен Маркович знал все секонд-хенды, куда свозились остатки прошлогодних коллекций мужской и женской одежды и обуви. «Секонды» были еще дальше от центра, чем наш вонючий отель, и мы потащились туда пешком, ибо, как утверждал мой спутник, хоть меня и надо одеть, но деньги тоже необходимо экономить. Я долго рылась в куче тряпья, потом села прямо на него верхом и горько расплакалась от обиды.
— Что случилось, Катюша? — крикнул Семен Маркович, продолжая рыться в мужских поношенных рубашках.
— Я хочу настоящей одежды, Сеня, а не этого барахла! — отчаянно пискнула я, и он, пристыженный и перепуганный, с пакетом рубашек под мышкой, повел меня от «секонда» прочь.
После долгих дебатов Семен Маркович согласился идти туда, куда захочу, и я повела его к огням, которые сверкали в центре Парижа. Наконец, остановилась около одного бутика, ткнула пальцем и сказала: «Здесь!» Учитель покорно трусил рядом, когда я рассматривала юбки, блузки, свитера, брюки.
— Катенька! — прогудел он над моим ухом. — Тут очень дорого, детка! Может, все-таки поищем другой магазин?
— Я вас ненавижу, Сеня! — сказала я отчетливо, и он, молча, открыл портмоне. Мы брели по очаровательным парижским улочкам, и я мечтала об одном: поскорее добраться до отеля и переодеться. А потом снова в город, но уже совсем с другим настроением. В номере я стала переодеваться, не стесняясь Семена, а он хватался за сердце.
— Ну что вы, детка, со мной делаете! Я же не железный! Может быть, вы совсем скоро ко мне привыкнете...
— Я жадных не люблю! — отрезала я.
— Я не жадный, — оправдывался учитель. — Я просто очень экономный.
— Да у вас же денег — куры не клюют! Одна ваша машина стоит тысяч тридцать! А какая у вас роскошная квартира! Все эти вазы, подсвечники! А меня в «секонд» повели, — обижалась я.
— Детка! Этого больше не повторится! — клялся Семен Маркович и норовил чмокнуть меня в голое плечо.
— Все! Я готова! — торжественно объявила ему. — Идем в город развлекаться! Хочу на Эйфелеву башню! Хочу кофе в парижских кофейнях! Хочу в казино!
Хочу... Все хочу! Везде побывать хочу! От высоты его тошнило, и на знаменитой башне я торчала одна. От кофе у него болела поджелудочная железа, и он глотал слюни, пока я глотала кофе, но когда мы подошли к входу в казино, крыть было нечем. От игры, конечно, может кружиться голова и колоть в боку, но совершенно по другой причине.
— Я поиграю, Сеня? — попросилась. — Ну, соглашайся, прошу тебя!
— Конечно, детка, — понял, что с деньгами придется расстаться, и смирился. Но я не зарывалась. Когда фишки, купленные на деньги Сени, были благополучно проиграны, не попросила новых, а развернулась на месте и объявила Семену Марковичу: — А теперь — на крутую дискотеку! Учитель взбрыкнул и запротестовал, но я нарочно крутилась на танцполе дольше, чем мне хотелось, а он жался за столиком в углу, шарахаясь от визгов полуголых девиц на сцене.
Ночью я проснулась от тихого горького плача. Семен Маркович сидел, склонившись у настольной лампы, и считал оставшиеся деньги. Рядом лежал калькулятор и какие-то записи.
— Семен Маркович, — я присела рядом и погладила дедушку по лысине. — Ну не расстраивайтесь! Опять сердце болеть будет! И это из-за каких-то денег!
— Знаете, Катюша, наверное, я уже старый, — сказал он так грустно, что и сама чуть не расплакалась. — Когда в 1956 мы с женой приезжали "в Париж на гастроли с нашим симфоническим оркестром, нам хватило двадцати франков, чтобы почувствовать себя людьми. Все изменилось... Знаете что, возьмите эти деньги и купите себе что-нибудь на память. Все-таки это Париж! Когда еще вам доведется тут побывать...
— Ладно, куплю, — успокаивала его. — Вы лучше скажите, мы домой завтра сможем вылететь? Что-то захотелось.
— Сможем, у меня билет без даты, — ответил предусмотрительный учитель, а потом посмотрел на меня и спросил:
— Вы мне скажите, Катюша, вам было хоть немного весело?
— Нет слов! — нахально соврала я. Еще немного мы пообщались обо всем и ни о чем, выпили чаю, и Семен Маркович засобирался спать. Я уложила моего старенького друга в постель и заботливо укрыла его одеялом. А сама уселась в кресло и нервно начала соображать смогу ли догнать своих на рафтинговом маршруте.
— Ну, дура дурой! Красивой жизни на шару захотелось? Вот и получай. Правду мама говорит: на шару — только шаровая молния, — ругала себя.