Подпишись и читай
самые интересные
статьи первым!

21.04.2010

Гийом Депардье, актер, биография

Знакомьтесь – Гийом Депардье, актер, биография которого порой просто поражает своей изысканностью. Сын знаменитого папы не только умеет выходить из трудных ситуаций, но и может постоять за себя.
4 222305

Он открыл глаза и увидел небо. Вечернее, но уже полное звезд. Гийома привели в чувство чьи-то деловитые окрики и раздражающая тряска — его куда-то везли. Он повернул голову: аэропорт, любимая девушка Режан, несколько мужчин в белом.

Он лежал на каталке — она издавала пронзительно визгливый звук и тряслась на разболтанных колесиках. Все будет хорошо, месье, вы летите домой, во Францию. В госпитале вас уже ждут...» «Какое сегодня число, год?» — прошептал Гийом в ответ. Воскресенье. 12 октября 2008 года. Все обойдется, поверьте, — ответил медбрат, задыхаясь от энергичного бега. — Это всего лишь пневмония».

Поздней ночью самолет приземлился во Франции. Из аэропорта Гийома срочно доставили в госпиталь Раймон-Пуанкаре. что в ближайшем пригороде Парижа — Гарше. Врач, едва бросив взгляд на больного и услышав свистящее хриплое дыхание, отдал распоряжение срочно отправить его в реанимацию.

— Но ведь он сказал, что все обойде... — еле-еле прошептал Гийом. но, поймав взгляд врача, сразу все понял. Неужели это конец? Неужели он заслужил такую глупую смерть — от простуды?

Нелепо умирать теперь, когда он только встретил любимую женщину, пообещавшую родить ему ребенка: дал согласие сыграть кумира своей юности Артюра Рембо. Глупо... Сегодня за ужином в ресторане студии Castel Film, в Бухаресте, где Гийом снимался в картине «Детство Икара», он здорово напугал коллег своим визгливо-лающим кашлем. Ребята вызвали скорую, хотя Гийом и протестовал — он просил чашку кипятка и мед. Кашель — это же просто смешно, чушь какая-то! Почему все вокруг притихли и испуганно уставились на него? Разве не знают — он функциональный   живой    конструктор, органический механизм, собранный из стеклянных костей, сшитый-перешитый и заново заведенный  врачами-энтузиастами? Нет, он не шутит. Все так и есть. Не верят? Пусть спросят у Режан, ей Гийом успел нажаловаться от души... Она знает, как он устроен и через что прошел.

 ...К боли Гийом привык с детства. Точнее, он с ней родился. Об этом в популярной форме во время очередной его госпитализации рассказали медики — оказывается, его мать Элизабет, будучи беременной, принимала некое экспериментальное лекарство, на генетическом уровне повлиявшее на плод, потому Гийом родился с чрезвычайно хрупкими костями, постоянно болел, испытывая то, на что обычно жалуются пожилые люди, — ноющую боль и ломоту во всем теле. С младых лет он — завсегдатай операционных, исправный потребитель лекарств, заслуживший от своих врачей прозвище «стойкий оловянный солдатик». К физической боли Гийом привык настолько, что научился с ней довольно успешно сосуществовать. Наблюдавший за ним врач как-то печально заметил: «На тебя дунуть посильнее — разлетишься, как одуванчик».

...Что еще он мог вспомнить о своем детстве, помимо вечных переломов и гипсов?

Знаменитого Гийома Депардье, актера, биография которого сложилась весьма и весьма удачно, мучает одиночество в собственной жизни. Бескрайнее, нескончаемое одиночество. Огромное семейное поместье в пригороде Парижа — Буживале. Старый парк   вокруг,   клумбы,  любовно  ухоженные   материнскими руками, приторный запах бледных роз, которые она особенно любила. А еще звуки пианино - вальсы Шуберта. Они неслись по пустым этажам, вылетали в окна и  достигали  дальних уголков сада... Гийом называл их звуками маминой тоски. Отца никогда не было дома, и она переживала свое соломенное вдовство, уха живая за растениями и подолгу засиживаясь в дальней беседке за книжкой. Гийом же был предоставлен самому себе. Впрочем, как и младшая сестренка Жюли, с которой он не водился. Она всегда запиралась в своей комнате и фыркала в ответ на предложение поиграть вместе. Как-то он разобрал замок в ее двери и ворвался внутрь, но Жюли завизжала во весь голос: «Помогите! Он меня избивает! А-а-а...» Откуда ни возьмись, примчалась мать и нахлестала Гийому по щекам. Так он понял, что Жюли — дрянь.

У сестры были свои подружки, куклы и секретики, а у него не было никого — мать воспитывала детей по принципу: «Будь, кем будешь». Это означало, что надо выживать самому, используя все подручные средства. Он и выживал — лазал по деревьям, падал, ломал руки-ноги, месяцами отлеживался в больницах, выходил, гонял на велосипеде по окрестным дорогам, снова падал, снова ломал и опять отлеживался в больницах. Однажды — ему тогда было одиннадцать — он сбежал из лазарета раньше срока, но полицейские быстро настигли мальчика на остановке автобуса, откуда тот рассчитывал уехать домой.

Впрочем, тяга к дому была скорее автоматической. Что его там ждало? Велосипедные кроссы по пустынным проселочным дорогам? Часовые отсидки на старом дубе, сны на чердаке и нудное мамино пианино? Редкие наезды отца? А еще его ложь. Перед глазами до сих пор стоит картинка: гостиная, только что приехавший огромный папа, его хитрый прищур и льстивый голос: «Дорогая, мы с Жаном махнем на рыбалку. Всего на пару дней...» Маленький Гийом стоит между родителями и смотрит на отца снизу вверх. Тот явно врет. В паузах между съемками он не хочет оставаться дома, он здесь от всего отвык, тяготится семейными обязанностями — ему скучно возиться с детьми и развлекать жену. У отца своя жизнь, в которую он никого не впускает. Гийом переводит глаза на мать — Элизабет улыбается, кивает. Она радуется, что папа навестил их, теперь будет о чем вспоминать еще пару месяцев, пока длятся очередные съемки. Гийом еще слишком мал, чтобы разобраться в тонкостях взаимоотношений в его семье, но он многое чувствует, о многом догадывается. А самое главное — видит результат. И у него есть глаза. Мама все время одна, папы никогда нет. Жюли сидит взаперти, а он то ломается, то чинится. Гийому было четырнадцать лет, когда он решился привести в действие план побега. Обшарив карманы отцовской куртки, вытащил пару сотен франков и, дождавшись наступления сумерек, осторожно выбрался из окна своей комнаты на втором этаже, добежал до вокзала и сел в поезд, отправлявшийся в столицу.

Но оказавшись в Париже, Гийом растерялся, ведь он никого там не знал, и идти ему было некуда. Впрочем, какое это имело значение?   Он   выбирал наугад улицы и брел, брел, куда несли ноги. Какие-то парни, горланившие песни, угостили его выпивкой в пластиковом стаканчике, на ужин он стащил пару бананов с прилавка и несколько часов слушал хип-хоп-банду, расположившуюся на площади Республики. Вечерело, становилось зябко, немного страшно, но... так потрясающе весело! Он чувствовал себя ничьим и свободным.

Так он остался в Париже. Добывал себе пищу, воруя с уличных лотков, спал за деньги с любым, кто этого хотел, — мужчиной или женщиной. В одной компании попробовал наркотики...

Что удивительно, родители не пытались его найти и вернуть. Он как-то позвонил домой и заявил Элизабет, что съехал и отныне будет сам по себе, в Париже. Она не должна волноваться. Мать ответила: «Ты взрослый, тебе решать». И все. Больше ничего. Ни «как ты там, малыш?», ни «на что живешь?»... Повесив трубку, Гийом расплакался прямо в будке автомата. Отца он увидел (впервые за три месяца) лишь в тот день, когда угодил в полицейский участок. Вместе с ребятами, с которыми делил кров в подвале на Сен-Дени, Гийом пытался угнать мотоцикл.

У Гийома Депардье, актера, биография которого гласит о том, что он одинок как волк-одиночка, все-таки есть любимая женщина. Депардье-старший ворвался в комиссариат, как герой одной из своих популярных картин: шумно, театрально, со вздыбленной челкой. Все вокруг, как по команде, притихли и принялись лебезить перед кинозвездой. Все, кроме Гийома.

Когда отца завели в камеру, тот отвесил сыну такую тяжелую пощечину, что рассек Гийому губу и свалил на пол.

— Мерзавец! — театрально закричал Жерар. — Ты позоришь мое имя!

Впрочем, так он будет говорить каждый раз, когда стражи порядка станут вызывать его в участок на свидание к сыну. Вот только бить мальчишку ему больше не позволят. Когда Депардье в очередной раз замахнулся на сына, его руку перехватил охранник:

— Полегче, месье. У нас это не допускается. Держите себя в руках, он же еще подросток. «Держать себя в руках» у отца никогда не получалось, думал Гийом. Он ведь всегда врал матери. Почему же не соврать и полицейским, разыгрывая из себя негодующего папашу? На самом деле на детей у него никогда не хватало времени, а визиты в комиссариат, подписание бумаг и выплата залогов были просто раздражающей повинностью. Из-за многочисленных арестов Гийома имя Жерара Депардье бесконечно трепали бульварные издания. Еще бы: сын первой кинозвезды Франции — наркоман, ворюга, проститутка и бродяга, худшей антирекламы не придумать.

В семнадцать лет его в очередной раз арестовали, предъявив обвинение в перевозке наркотиков. Сдал Гийома более опытный приятель, который таким образом хотел отмазаться сам. Было принято решение отправить парня в тюрьму для малолетних преступников. К своему первому заключению Гийом шел давно, пожалуй, с того самого дня, как принял решение поселиться в съемной квартире на одной из мрачноватых улочек вместе со своим учителем по сольфеджио.

За год до этого ареста Гийом с успехом поступил на курсы драматического мастерства, где блестяще учился, параллельно снимаясь в кино и получая престижные награды.   Продюсеры  обещали ему великие роли, он же считал подобное    отношение   лестью «родственнику самого Депардье» и не придавал похвалам особого значения, хотя самые снобистские  критики   Франции после успешной ленты «Все утра мира», где двадцатилетний Гийом сыграл композитора Марена Маре, в один голос называли его «юным гением».

Вне занятий Гийом отчаянно угорал: их с учителем квартира была одной из знаковых точек на карте Парижа, куда приходили по рекомендациям подозрительные субъекты и получали заветную дозу. А потом... То ли дела у учителя пошли плохо, то ли он задолжал поставщикам, то ли решил купить себе новую жизнь — этого Гийом уже никогда не узнает, так как, по слухам, его соседа запустили в программу защиты свидетелей. Как-то вечером к ним в дом нагрянула полиция и всех, кто был — Гийома, учителя и их гостей, — арестовали. На допросах учитель сдал много «своих», по ходу дела заложив и Гийома, — он назвал его одним из главных распространителей.

Вердикт судьи гласил: три года тюрьмы Буа-д'арси в департаменте Ивлин. Никаких послаблений для «ребенка звезды», никаких особых условий. Гийома обрили наголо и выдали униформу, запустив в настоящий террариум. Тут у всех были одинаковые лица, судьбы, прошлое и настоящее. На следующее же утро на прогулке Депардье окружили здоровые лбы и один из них принялся дразниться:

— Эй, блондинчик, думаешь, папашкино бабло вытащит тебя отсюда? Может быть, может быть, а пока ты будешь «нашей общей девочкой».

Вместо ответа Гийом бросился на парня и вцепился зубами ему в голову, выдирая клочья волос. Началась жестокая драка. Вокруг, неизвестно кого, поддерживая, все скандировали: «Кончи этого педика!» Гийом с трудом подмял под себя противника. Охранники, наблюдавшие за потасовкой, решили наконец вмешаться. Среди заключенных уже прошел слух, что «новенький» — торчок, и хотя он под два метра ростом и лицо все в шрамах, но здоровье у него хилое, кости «хрустальные». Пару раз пнуть в нужные места — и привет. Вот только кто решится на такое? Все-таки сын «самого»...

Охранники оттащили Гийома и на пять недель упрятали в глухую камеру-одиночку. Туда же был вызван тюремный психиатр, перед которым отчаявшийся Гийом блистательно разыграл полного шизофреника: танцевал и смеялся, плакал, дышал, как собака, свесив язык, после чего пронзительным сопрано затянул арию Тоски. Врач распорядился отправить заключенного в психиатрическое отделение для буйных, накатал длинное заключение и был впоследствии потрясен, узнав, что с Гийомом Депардье все в порядке и парень его попросту разыграл.

Отбыв наказание в одиночке, Гийом вернулся в тюрьму «своим пацаном». Все поняли, что он вовсе не похож на слащавого отпрыска именитого актера и, по сути, ничем не отличается от прочих отверженных — такая же частица в общей массе конченых типов. С Гийомом щедро поделились наркотиками (которые свободно циркулировали по камерам) и отстали.

По ночам, когда тюрьма затихала, он донимал себя самоанализом. Его никто не любит, а он ищет любовь всюду. И знает точно: если найдется женщина, которая сумеет полюбить его, он завяжет с улицей и посвятит ей свою жизнь. Гийом пойдет за ней на край света и дальше. Ведь он умеет любить, хотя пока что никто не догадывался об этом... Родители не навещали его в тюрьме. Где сейчас его мать? В Буживале? Или в их летнем домике в Шатору? Что делает? Все так же занята собственными переживаниями и терзает свое пианино?

С Жюли точно все в порядке. А отец? Отец, как всегда, снимается в одном из шести фильмов в год — это его обычный плотный график. Он слышал, что у них с матерью все окончательно разладилось — обнаружилось, что у отца на стороне родилась дочь. Все при деле — и лишь Гийом никчемно болтается между небом и землей. Тут, в тюрьме, в библиотеке, он заново открыл для себя стихи Артюра Рембо, многие выучил наизусть. У поэта была печальная жизнь и ранняя смерть. Стихи помогали ему держаться. Пожалуй, лишь благодаря Рембо он не пал духом окончательно.

...Выйдя из тюрьмы, Гийом вернулся к своему привычному существованию: работа, наркотики, случайные связи, с той лишь разницей, что он больше не брал за секс деньги. Мимолетными подругами оказывались пьяненькие девицы из баров, кассирши из супермаркетов, уличные незнакомки, узнавшие модного актера. Он жадно сближался со всеми без разбора, но ни в одной не находил ту, которую искал.

На один из крупных гонораров Гийом купил себе квартиру и мотоцикл, на котором участвовал в ночных гонках с парнями из уличных группировок. Рейды устраивались в северном пригороде, в Ножан-сюр-Марне. Еще он сменил любимое снадобье. Теперь вместо героина Гийом принимал крэк, который покупал с рук в местах, где дилеры знали его в лицо, — на перекрестке бульвара Рошешуар, у дерева на Сталинградской набережной, у конечной станции метро «Порт-де-ля-Шапель». Крэк внес большие изменения в его жизнь — принимать его приходилось несколько раз в течение дня. В особо тоскливые ночи Гийом отправлялся в подпольные «крэк-хаусы» на окраины Парижа, где курил в молчаливом обществе таких же зомбированных манекенов. Во всяком случае, тут ему было не так грустно, как если бы он затягивался в своей пустой квартире.

Режиссеры, которые приглашали Гийома сниматься, получали от продюсеров инструкции по поводу состояния его здоровья. Они знали, что талантливый артист — торчок, жизнь которого подчинена строгому расписанию приема наркотиков, поэтому он может сорвать съемку. Период съемок на площадке и натуре планировался таким образом, чтобы у группы в запасе оказывались «страховочные дни» — на случай, если Депардье-младший выбьется из графика и что-то пойдет не так.

Это случилось в 1995 году. Теплым августовским вечером Гийом летел на своем мотоцикле по скоростной трассе в сторону пригорода, нырнул в туннель Сен-Клу, как вдруг с крыши автомобиля, катившего впереди, неожиданно сорвался чемодан и ударил его по лицу. Юноша резко упал на трассу, правая нога куда-то провалилась и застряла. Тело исторгало из себя потоки теплой жидкости. Казалось, кровь брызжет отовсюду. Если бы случайные пешеходы, ставшие свидетелями катастрофы, не оттащили его на обочину, ехавший следом грузовик прокатал бы Гийома, словно гигантский утюг.

...Он получил серьезное увечье — хирурги собирали его ногу по частям. Десять месяцев на больничной койке. Тонны лекарств не помогали заглушить чудовищной боли. Поначалу врачи списывали затяжное выздоровление на хилое здоровье пациента-наркомана. Но потом выяснилось, что во время одного из хирургических вмешательств в ногу Гийома занесли инфекцию. Ему прописывали все новые и новые лекарства, обкалывали анальгетиками, он заново учился ходить при помощи костылей...

В декабре 1999 года приятели позвали Гийома на молодежный спектакль в театр «Гэтэ-де-ла-Монпарнас». Он сидел с краю, у самого прохода. Ему было ужасно неудобно, но это единственное место, где можно, никому не мешая, вытянуть больную ногу и положить костыль. Едва начался спектакль — какая-то веселая чушь на тему студенческой жизни, как Гийом остолбенел. На сцене он увидел девушку, в которую мгновенно влюбился. Хрупкая, трогательная, с большими ласковыми глазами и нежной улыбкой, она говорила так тихо, что зрители порой недовольно свистели. Играла она с большой отдачей, и это совсем не вязалось ни с развязной публикой, ни с этой богом забытой сценой.

Дождавшись занавеса, Гийом отправился за кулисы.

— А я подумала, ребята шутят, утверждая, что вы в зале, — с улыбкой произнесла девушка при виде модного актера. — Наверное, было жутко скучно...

—  Да уж, зрелище то еще, — честно признался Гийом. — Но вы единственная играли потрясающе.

— Вы мне льстите, — недавняя выпускница школы драматического искусства Франсуа Флорана Элиза Вантр явно стеснялась.

— Я был так потрясен, что влюбился. И знаете, хочу немедленно попросить вас стать моей женой!

Девушка рассмеялась:

— Вы меня разыгрываете?

—  Нисколько! У меня никого нет, я часто плачу по ночам от одиночества, — выпалил Гийом.

На девушку произвело впечатление его признание:

— А знаете, я согласна.

Они сразу же стали жить вместе и через несколько недель после знакомства, накануне новогодних праздников, сыграли тихую свадьбу. Через год жена родила ему дочь Луизу.

Гийом наконец-то получил то, о чем так давно мечтал, но был ли он готов к своему счастью? В лице тридцатилетнего Гийома Элиза встретила изношенного человека, жизнь которого зависела от списка лекарств, принимаемых буквально по часам, операций, коррекций, реабилитаций и... наркотиков. Истеричный, озлобленный, издерганный Гийом совершенно не годился на роль мужа, отца семейства, да и вообще — нормального человека. Это был сплошной комок нервов, он готов был взорваться по любому поводу — то ему не нравится, что Элиза уезжает с театром на гастроли, бросая их с дочкой на месяц, то запеченная индейка имеет привкус тошнотворной китайской сои, то кофе, поданный к завтраку, кажется слишком жидким...

В конце концов, Элиза ушла: «Тебе нужна не я. Твоя любовь — это наркотики». Гийом не останавливал жену — он не мог пообещать ей, что все изменится, и они могут быть счастливы. Наркотики стали частью его организма, его кровью, воздухом... Без них он не умел ни жить, ни работать. И если Элиза не готова с этим мириться, тогда они действительно расстаются навсегда...

Автор: Илона Смолякова

Коммент. (2)

Наталья
Спасибо автору за интересный материал, написано с душой! Прониклась! Не видела ни одного фильма с его участием, теперь обязательно посмотрю.
Наталья 23 января 2018 11:34 Ответить
Катрин
Прекрасный артист, очень тонко душевный. С изломанной психикой. Мир его душе. Всегда с удовольствием смотрю фильмы где он снимался.
Катрин 5 декабря 2018 10:37 Ответить
Полужирный Наклонный текст Подчеркнутый текст Зачеркнутый текст | Выравнивание по левому краю По центру Выравнивание по правому краю | Вставка смайликов Выбор цвета | Скрытый текст Вставка цитаты Преобразовать выбранный текст из транслитерации в кириллицу Вставка спойлера